Мишель открыл дверь с ноги - то есть попытался это сделать, и едва не пришёл к выводу, что дверь заперта. Потом, к счастью, догадался подёргать: как выяснилось, дверь открывалась наружу...
Он вошёл, огляделся, сделал пару выводов о скромности обстановки и запустил рюкзак с манатками на кровать. В рюкзаке помимо всего прочего была Библия, так что поступок можно было расценить как богохульство, но для юноши это явилось только актом прощания с семинарией.
- Эй! - раздался возмущённый голос, - Как вы себя ведёте?!
- Отвратительно, но необходимо, - признал Мишель, и только тут сообразил что в комнате никого кроме него нет. Стало не по себе.
- Э... А в кто? - осторожно спросил он. Послышался тихий смешок.
Юноша повернул голову в ту сторону, откуда донёсся смех. Голос шёл из зеркала, висящего на стене.
- Я - Вещее Зеркало, - с пафосом сообщил этот предмет обстановки.
Мишель, уже пришедший в себя, подошёл и критично оглядел зеркало. Оно было высотой метра полтора, в массивной деревянной с серебром раме и отражало комнату как-то искажённо. Вроде всё, что должно быть в обычном зеркале, но не так... Приглядевшись, юноша сообразил, что предметы выглядят не отражёнными в зеркале, а так, словно на них смотрят прямо: право и лево не поменялись местами.
- О чём может вещать кусок посеребрённого стекла? - в вызовом поинтетесовался Мишель.
Зеркало оскорблённо фыркнуло: - О множестве вещей! Например, о вашем дурном поведении...
- Цыц! - поморщился юноша. Зеркало, обалдевшее от такого пренебрежительного к себе отношения, замолчало.
- Значит, так, - ровным голосом продолжил бывший семинарист, - давай обговорим условия совместного проживания. Ты не будешь возникать по всякому поводу и никому не расскажешь, если вдруг унаблюдаешь за мной что-то предосудительное. Я в ответ на стану просвящать тебя в вопросах богословия Библией в старинном переплёте и не буду на тебе упражняться в забивании гвоздей, которое по мнению женщин является обязательным мужским навыком... Логика ясна?
- Ага... - отозвалось Зеркало, ещё не пришедшее в себя от такой наглости.
- Вот и отлично, - резюмировал Мишель, - Знаешь, Зеркало, я устал с дороги и ложусь спать! А ты поработай на пользу обществу - разбуди меня через пару часов. О'кей?
- Ага... - всё так же потрясённо отозвалось Зеркало.
Мишель пожал плечами, скинул с кровати рюкзак, совершив тем самым ещё одно надругательство над священной книгой, повалился поверх тёмно-синего покрывала и мометально заснул.
Зеркало взмущённо бурчало что-то о хамском поведении молодёжи.

Юноша не без опаски толкнул дверь. Зеркало встретило бывшего семинариста воплем, сравнимым с воем иерихонской трубы в сводном духовом оркестре.
- Цыц! - повелительным тоном сказал Зеркалу Мишель. Слово "цыц" уже прижилось у него как команда Зеркалу заткнуться.
Однако мерзкая стекляшка и не подумала "цыцнуть". Вместо этого она разразилась тирадой, в которой самым тщательным образом обличалась нравственность Мишеля, его поведение, его манера разговаривать, его... Словом, всё, что могло задеть идолжно было призвать к поряду бывшего семинариста, было вылито на него из одного ушата. Однако юноша выслушал наравоучения и глазом не моргнув. Он сел на кровать, закинув ногу на ногу, и терпеливо ждал, пока поток красноречия Зеркала иссякнет. Наконец, Зеркало замолчало.
- Всё? - спросил Мишель.
- Да! - с вызовом ответствовало Зеркало.
- Прекрасно. А теперь моя очередь. Ну-ка, Зерцало, слушай сюда! - при этих словах в Зекало полетел молитвенник в голубом бархатном переплёте.
К глубокому сожалению юноши, бархат переплёта и спас Зеркало от неминуемой участи. Оно не было раскокано, что, несомненно, случилось бы, полети в него Библия. Однако стекло всё же получило удар, достаточно ощутимый для того, чтобы проникнуться уважением к Мишелю.
- Заткнулось? - ласково спросил бывший семинарист, с ранних лет приученный к латыни, скромности и смирению.
Зеркало не могло кивнуть, но Мишель и так понял его ответ. Он удовлетворённо хмыкнул и растянулся на кровати не снимая обуви и наслаждаясь тишиной.